17 число Месяца Сева, 01:17 (глухая ночь)

Стражник, кривя рожу, бросился на Гаэтана, но наткнулся на пригласительно выставленные ножки стула. Много ему и не нужно было; Мириа видела, насколько легионер пьян… Она спокойно посмотрела на растянувшегося перед ней стражника и перевела взгляд спутника. Тот, ничего не говоря, подтащил легионера к лестнице, снял с бедолаги шлем и крепко ударил головой о каменную ступень.
-Господа! Вы что делаете, господа?! – хозяин лишился дара речи. Он лишь твердил, как заведенный, одно и то же: – Вы что?..
-Что надо, то и делаем, - сухо оборвал его Гаэтан. – Не обслужишь, его судьбу разделишь.
Хозяин проскулил что-то невнятное, но протестовать не стал.
-Что пожелают господа? – кисло справился он.
-Вина, - распорядился Гаэтан, грузно опустившись на стул.
-Тамики?
-Бокал Тамики 399 года. Мира, ты?..
Его спутница лишь устало покачала головой, словно неживая, и села напротив. Гаэтан порылся в дорожном мешке, извлек тонкую свирель:
-Может, споешь что-нибудь? Флавиус говорил, у тебя недурной голос…
-Конечно, - она слегка улыбнулась и встала. Гаэтан поднес свирель к губам и, выжидая, взглянул на Миру.

Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.

Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над землей небосвод.
Да, я собственной крови с избытком хлебнул,
До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог,
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.

Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.*

Все это время она смотрела ему прямо в глаза. Ей было интересно, что скажет Гаэтан, давний друг ее отчима, впервые интересно…
Флавиуса отравили – он догадывался – да что там, слышал об этом, хоть и вполуха. Среди легионеров ходило множество небылиц, но этой он почему-то верил. И, более того, Гаэтану вспомнилось фальшивое выражение лица Миры, извещавшей о смерти отчима – тогда человек не придал ему особенного значения, не пригляделся внимательнее…
Мириа была воспитана на человеческий манер, а Гаэтан, всю свою жизнь обращавшийся в самых разных слоях людского общества, слишком хорошо умел отличать лицедейство от истинных чувств. Тогда она торжествовала. Ей нравилось говорить об этом – выдавали глаза… Она убила – и сделала это сознательно, не будучи невольницей безумия.
…Голос звучал сталью – Мира всегда была словно из стали вылитой… Впрочем, у Гаэтана не оставалось сомнений, что пела она, вкладывая в чужие, до боли подходящие слова всю себя.   
-И воистину хорошо, - он удивленно отложил свирель. Песня, вернее, стихи были Гаэтану знакомы – одна из песен Брумы. У песни был и еще один куплет, но Мириа почему-то не спела его…
-Красиво, - поддакнул хозяин.
-Флавиус был хорошим учителем, - добавил Гаэтан тише. – Разве он заслужил такую участь?
Мириа не сразу поняла смысл его слов.
-Гаэтан, послушайте, я…
-Да. Ты убила его.
-Я не убивала, правда… - Гаэтан впервые видел, как Мириа плакала... Он не мог и помыслить, чтобы сдержанная данмерка когда-либо давала волю чувствам, разве что злости. Это более всего и настораживало его: ей полагалось кричать, отрицая свою вину…
…Мириа же плакала от жалости к себе. Никчемная жизнь… На что Мира будет жить до конца войны? У нее совсем не оставалось денег. Если уйдет Гаэтан, на что?.. У нее было все, кроме денег…
-Эмилия говорила мне, что его отравили. Все сходится: ты алхимик. Ты была единственной, кто жил в его доме… - Гаэтан более не мог сдерживаться. Прямо перед ним сидела убийца его друга – и как он раньше не догадался? – И ты… ты бесчестно поступила, мерзавка.
-Это он бесчеловечно со мной поступил! - дрожащим от слез голосом вскинулась Мириа. – Держал взаперти. И я должна была его любить, как отца?!
-Гнилое отродье. А я предупреждал его… Я богов буду просить, чтобы ты плохо закончила, плесень.
Человек говорил, а внутри нее возилось омерзительное, тошнотворное понимание собственной неправоты. Да чем, в конце концов, Флавиус отличался от нее, сжалившейся над Вестой?!
-Да, вы все правильно говорите, Гаэтан. Да, я последняя тварь, да, гадина… - она захлебывалась словами и слезами.
А Гаэтан не слышал – или не желал слышать – и даже не смотрел в ее сторону. Велика честь для ничтожества, чтобы на него еще и смотрели…
Хозяин пугливо косил на человека, крепко сжимая горлышко бутылки; его-то и вовсе забыли вместе с Тамикой. Гаэтан между тем поднялся и молча пошел к двери; на каждый его шаг приходилось два шага Миры. Мириа тщетно попыталась ухватить его за локоть, но человек отбросил руку…
Жизнь рассыпалась у нее прямо на глазах.
Каморка, озаряемая свечой, реторта, перегонный куб, мягкий свет отражений на изгибах стекла… Насмешливо задранный нос Фалану. Светлый зал с десятком детских глаз, благоговейно устремленных на нее. Чей-то предостерегающий возглас среди вековой тишины айлейдского зала… Красноватая вуаль свечения черного велкиндского камня, собирателя магии. Двое близнецов-имперцев, девочка и мальчик, вечно неразлучные... Разве мог он убить свою сестру? Тепло щенячьего меха у ног - Ригра; наставительный тон Раминуса… Наставительный тон учителя. Колдун – это немалые заслуги, может быть, она изменит свое решение? Нет, слово было произнесено…
И это слово определило ее дальнейшую жизнь, отчертило границу, разделило на две части. Больше не было помощи всесильных книг, Мириа разбиралась во всем сама, заблуждаясь и тысячекратно умирая от своих ошибок…
Умирая от голода, влача существование, она постепенно училась и тому, чему не мог ее научить ни один фолиант – воле к жизни.
И теперь усвоившую урок Миру снова повернули лицом к сходным обстоятельствам. Насильно. Неприятно – ну что ж, и через такое ей пришлось пройти… И Веста, главное, Веста…
-Госпожа! – ее выдернули из воспоминаний. Мириа подняла голову от сложенных на столе рук. – Я уж думал, с вами совсем плохо… Он ваш муж? Какой бесчестный, бессердечный человек… Извините.
Хозяин таверны неловко запнулся, осознав, что сказал лишнее. Мириа попыталась улыбнуться:
-Да ничего. Вы только помогите мне немного… ладно? Мне очень нужно замести следы. Прошу вас…
Имперец вздохнул: в "Пьяного Дракона" нередко захаживали и беглецы, и бродяги, некоторым он даже помогал. Один вид несчастной вызывал у него жалость.
-Пойдем.   
Хозяин таверны поманил ее. Вместе спустились к двери, ведущей в подсобку – каморку-кладовую, заваленную тяжелыми мешками, бочками и ломящуюся от всякого ненужного хлама. Пахло в кладовой скверно – гнилой ветошью, застарелыми слоями пыли. Покопавшись в старье, имперец выудил из потонувших в хламе шкафов в четверть сложенную старую льняную тунику, когда-то бывшую серой и ныне утратившую цвет, штаны, которые обыкновенно носили кузнецы.
-На вот, - протянул ей одежду имперец, умостив истекающую жировую свечу на ближайшую полку. Подождал, отвернувшись, глядя в заваленный мешками угол, пока Мириа переодевалась.
-Благодарю. Я не забуду вашей помощи, и при случае можете рассчитывать на мою, - вежливо поблагодарила Мириа, закончив. Хозяин обернулся.
Цветущей красотой ночная гостья не отличалась, и мужская одежда, приходившаяся ей впору, надо сказать, удачно скрадывала все, что вообще у нее имелось. Гостью можно было бы посчитать мальчишкой лет пятнадцати, если бы не женственное лицо, хранившее особые черты. В эльфийке угадывалась порода – какая только, он не знал… Да и была ли его гостья полностью темноэльфийской крови?
-Вот что… Тут у меня мысль появилась, - хозяин таверны улыбнулся, помялся. – Я раньше занимался музицированием… Лютня осталась. Возьмешь? Ты тут поищи, где-то недалеко должна быть. Мне-то она не нужна…
-Да что вы… - Мириа и сама смутилась доброты имперца. Хозяин таверны решительно открыл дверцу ближайшей тумбочки, достал на свет божий запыленный инструмент, твердым, категорическим движением всучил в ее руки.
-Даже не думай, - почти угрожающе предупредил имперец. – Будешь бродяжничать, Легион по головке не погладит. Так хоть куда-нибудь прибьешься... Играть-то умеешь?
-Умею, - почти шепотом подтвердила Мириа. – Вам… спасибо. Спасибо за все.
Кинжал улегся в суму – там ему было самое место, а его, между тем, законное, занимала небольшая лютня, привязанная за гриф тонкой лентой – через плечо. Мирному барду не пристало выставлять свое оружие напоказ.

------------------------------------------->Велке

*М. Семенова

Несколько часов эльф провел в таверне. Вовсе не потому что ему нравилось тут находится. Если это не повлекло за собой серьезных последствий, наемник с удовольствием вырезал всех обитателей таверны. нет он не был кровожадным убийцей,, он был воином которому нужны были сильные соперники для отточки навыков, а в таверне сидело несколько магов и отряд стражников.Все эти несколько часов эльф собирал различные слухи, которые помогли бы ему найти работодателя. Судя по всему в империи сейчас далеко не самые лучшие времена.
Вот клянусь вам!!! Видел оборотней!!!! много, и один самый огромный белый!!!! И хаджита возле дракона. -Рассказывал мужик неподалеку своим дружкам. Те ухмылялись друг-другу не веря его словам.
"Не врет, надо запомнить. Хотя..... хаджит с драконом? бред....."
Тут эльфа привлек шепот у стола в другом конце зала.
Слышал новость? Эгрейдцы собираются у восточной гряды. Битва будет славной. Пойдем наемиками? Добычи немерено заберем.
" восточная гряда...отлично"
Эльф подошел к хозяину трактира, и бросив пару монет поднялся к спальням.